|
Шедевры мастера:
После грозы, 1915
Вечернее солнце, 1921
Летний пейзаж с избами
Утро, 1918
|
Николай Петрович Крымов. Воспоминания друзей и учеников о художнике
Воспоминания о Николае Крымове:
Н.Моргунова. Учитель и ученики -
Ф.С.Богородский. Встречи с Крымовым - 2 -
Л.И.Бродская. О моем знакомстве с Н.П.Крымовым -
С.П.Викторов. Мои воспоминания о Крымове - 2 - 3 -
А.О.Гиневский. Беседы с Крымовым - 2 - 3 -
Ф.П.Глебов. Учитель - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 -
Д.Н.Домогацкий. Воспоминания ученика - 2 - 3 - 4 -
К.Г.Дорохов. Памятные встречи - 2 -
В.П.Журавлев. О педагогической деятельности Крымова -
Н.А.Кастальская. Крымов - 2 -
Е.Н.Крымова. Моя жизнь с Н.П.Крымовым -
Ю.П.Кугач. Прекрасная пора учебы - 2 -
Кукрыниксы. Художник Н.П.Крымов - 2 - 3 - 4 -
В.В.Левик. Учусь у Крымова - 2 - 3 -
П.Н.Малышев. Крымов-педагог - 2 - 3 - 4 - 5 -
Н.Г. Машковцев. Живопись Крымова -
А.Л.Лидова. Отец и сын Крымовы - 2 - 3 -
Ф.Н.Михальский. В художественном театре - 2 -
В.Н.Попова. Крымов-декоратор -
Ф.П.Решетников. Дорогие воспоминания - 2 - 3 - 4 - 5 -
Н.К.Соломин. Учитель и друг - 2 -
Г.О.Рублев. Из записной тетради -
А.С.Айзенман. О том, что помнится - 2 - 3 -
С.В.Разумовская. Н.П.Крымов - 2 - 3 - 4.
В.В.Левик. Учусь у Крымова, продолжение
Гиневский работал с неразговорчивым, немного мрачным упорством, возмещая настойчивостью и усидчивостью то, чего не дала ему школа. Я был менее усидчив. Многое начинал и сейчас же бросал, ничто не доводил до конца. Следствием этого было постоянное отвращение к своей работе, вернее, к ее результатам, а в те периоды, когда я интенсивно занимался живописью, - раздраженное и хмурое настроение. Я убегал от него в свою вторую профессию - поэтический перевод. Аркадий не отступал ни на минуту: много работал и стремился найти учителя, мастера, на опыт которого можно было бы опереться, чтобы идти дальше, искать свое собственное.
Однажды был душный, облачный июльский день, и освещение настолько менялось каждые десять-пятнадцать минут, что срывался даже односеансный этюд. Аркадий отправился на поиски столяра, чтобы исправить какой-то подрамник. Когда он вернулся, я сразу по его возбужденному состоянию понял, что произошло нечто важное.
- Нашел столяра? - спросил я.
- Нашел, но не был у него.
- Где же ты пропадал?
- Я познакомился с Крымовым.
- С Крымовым? Это «Мир искусства»? Нет, это, кажется, «Голубая роза»?
- Он замечательный художник.
- Он тебе показывал работы?
- Одну. - И, помолчав, он добавил:
- Я бы очень хотел показать ему свои.
Я хотел еще что-то спросить, но Гиневский отвечал неохотно, и я не настаивал. Лишь на следующее утро он рассказал, какое впечатление произвел на него Крымов.
Познакомиться ближе с Николаем Петровичем нам удалось только через год, когда мы снова поехали в Тарусу. Однажды Аркадий, вернувшись с этюда, сообщил, что набрался смелости и по дороге зашел к Крымову. Николай Петрович принял его уже как знакомого и предложил ему прийти на следующий день с работами. Еще с вечера Аркадий увязал свои холсты, утром не принимался ни за какое дело и часов около одиннадцати ушел. Возвратился он часа через четыре в состоянии какого-то особенного подъема. Подробнейшим образом передал свою беседу с Крымовым и в заключение сказал:
- Я попросил у него разрешения прийти вместе с тобой. Ты должен ему показать все свои работы.
Я стал отнекиваться, говоря, что не успел еще в это лето ничего закончить, что мне надо недели две еще подождать. Но в отношении своих друзей (да и не только друзей), если Аркадий считал что-нибудь полезным для них как для художников, он становился неумолимо настойчивым, и сопротивляться его напору было очень трудно. Он уговорил меня взять все свои холсты, и спустя два или три дня мы вместе отправились к Николаю Петровичу.
Крымов принял нас в большой, по деревенским понятиям, комнате, где маленькие окна, затененные густыми деревьями, разливали характерный для таких помещений зеленоватый полусвет. Он был одет в просторный холщовый костюм. На ногах, несмотря на жару, валенки. На голове самодельная бумажная ермолка, чтоб мухи не кусали лысину. Предосторожность явно излишняя, так как в комнате не было ни одной мухи. По части их уничтожения Николай Петрович был великим специалистом, и поскольку все, что делал, он делал основательно, то и под ловлю мух была у него подведена своя, особая и весьма солидная «теоретическая» база.
Внешность у Николая Петровича была очень значительная. Крупные черты лица, все крупное, большое. Но особенно поражали необычайно пытливые и внимательные глаза, внезапно загоравшиеся озорством и насмешкой, и огромные сильные руки какой-то особенной выразительной формы. Что-то в его облике напоминало средневекового алхимика, доктора Фауста.
С приветливой серьезностью Крымов предложил мне сесть, но Аркадий сказал:
- Пусть он покажет свои работы.
И я кинулся развязывать свои холсты.
- Ну, показывайте, - тихо сказал Крымов.
То, как смотрел Крымов на работы, удивительно отличалось от всего, к чему я привык. Обычно художники быстро взглядывали на этюд и сразу давали ему общую оценку. Николай Петрович внимательнейшим образом осматривал работу по частям, как врач осматривает больного.
- Пересветлили зелень, - тихо сказал он. - И крышу пересветлили.
Лицо его стало суровым. Он продолжал рассматривать этюд.
- Показывайте дальше.
Я поставил другую работу.
- Тоже пересветлено, - сказал Крымов. - Вон тот кусочек верен, от него и надо было идти.
И он указал на два мазка в правом нижнем углу картины, где был изображен забор.
Я ставил одну работу за другой, а Николай Петрович все больше хмурился и даже начал сердиться.
- Все неверно. Не в тоне, - говорил он. - Так у вас не пойдет. Аркадий сидел страшно огорченный. А что испытывал я, даже и рассказать невозможно. Как бы ни был художник недоволен самим собой, если он слышит уничтожающую критику из чужих уст, в нем начинает говорить инстинкт самозащиты, пытающийся объяснить эту критику чем угодно - непониманием, недоброжелательностью, только не качеством собственных работ критикуемого. Но можно ли было не верить Крымову, который уничтожал всякое сомнение в своей правоте математически точным анализом ошибок!
В стороне стояли три едва промазанные этюда, которые я уже и не думал показывать, мечтая только о том, как бы отсюда поскорей убраться. Я стал их увязывать вместе с другими работами.
- А что ж вы эти не показали? - спросил Крымов.
- Николай Петрович, это только начатые, тут еще ничего нет.
- Поставьте их сюда - сказал он спокойно. Я поставил. И вдруг его лицо совершенно преобразилось.
- Хорошо! - сказал он. - Намазано широко, а все попало! Вот этот мазок на тютельку светел, но все равно хорошо.
Воспоминания о Николае Крымове, продолжение...
|
