|
Шедевры мастера:
После грозы, 1915
Вечернее солнце, 1921
Летний пейзаж с избами
Утро, 1918
|
Николай Петрович Крымов. Воспоминания друзей и учеников о художнике
Воспоминания о Николае Крымове:
Н.Моргунова. Учитель и ученики -
Ф.С.Богородский. Встречи с Крымовым - 2 -
Л.И.Бродская. О моем знакомстве с Н.П.Крымовым -
С.П.Викторов. Мои воспоминания о Крымове - 2 - 3 -
А.О.Гиневский. Беседы с Крымовым - 2 - 3 -
Ф.П.Глебов. Учитель - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 -
Д.Н.Домогацкий. Воспоминания ученика - 2 - 3 - 4 -
К.Г.Дорохов. Памятные встречи - 2 -
В.П.Журавлев. О педагогической деятельности Крымова -
Н.А.Кастальская. Крымов - 2 -
Е.Н.Крымова. Моя жизнь с Н.П.Крымовым -
Ю.П.Кугач. Прекрасная пора учебы - 2 -
Кукрыниксы. Художник Н.П.Крымов - 2 - 3 - 4 -
В.В.Левик. Учусь у Крымова - 2 - 3 -
П.Н.Малышев. Крымов-педагог - 2 - 3 - 4 - 5 -
Н.Г. Машковцев. Живопись Крымова -
А.Л.Лидова. Отец и сын Крымовы - 2 - 3 -
Ф.Н.Михальский. В художественном театре - 2 -
В.Н.Попова. Крымов-декоратор -
Ф.П.Решетников. Дорогие воспоминания - 2 - 3 - 4 - 5 -
Н.К.Соломин. Учитель и друг - 2 -
Г.О.Рублев. Из записной тетради -
А.С.Айзенман. О том, что помнится - 2 - 3 -
С.В.Разумовская. Н.П.Крымов - 2 - 3 - 4.
П.Н.Малышев. Крымов-педагог
Крымов буквально с первого дня завладел всеми нами так, как завладевает людьми человек, обладающий большим внутренним обаянием. В нем не было маститой высокомерности, которая создает между людьми непроходимое расстояние; не было душевного холода, переходящего иногда в пренебрежение; не было и панибратской снисходительности, которой стараются завоевать симпатии. Мы почувствовали в нем теплое и дружеское отношение к нам как людям, как начинающим художникам. Завладел он нами еще и потому, что тот или другой ученик, который до прихода Николая Петровича не верил в себя, путаясь в противоречиях, созданных «теориями» малоквалифицированных педагогов, терялся и робел перед холстом и натурой, при Крымове обретал уверенность и равновесие. В классе создалась атмосфера взаимного уважения, атмосфера дружного, делового коллектива.
Одну из первых задач Николай Петрович поставил очень интересно. Он попросил изготовить из фанеры как бы гармошку, или, вернее, маленькую ширму, но с большим количеством створок. Каждую створку раскрасили ровно пополам разными цветами, теплыми и холодными. С одной стороны эту ширму осветили электрической лампой, а с другой ее освещал дневной свет из окна. Нужно было решить, как менялись цвета в условиях дневного и искусственного освещения. Белый цвет, освещенный искусственным светом, равнялся по тону желтому, который находился в условиях дневного освещения, только был теплее.
Было очень трудно это решить, но все старались изо всех сил и с задачей в основном справились правильно.
Для нас эти постановки и метод преподавания были так новы и необычны, что после рабочего дня с нетерпением ждали следующего и с упоением принимались за работу. Николай Петрович, видя это, был доволен и радовался нашему успеху.
«Первый номер», - говорил Николай Петрович, глядя на лучшую работу. Но было иногда и так, что Крымов подходил к ученику и шепотком говорил: «Для того, чтобы у вас не снизили стипендию, ставлю отметку „хорошо". А так ставлю „неуд". Встаньте рядом с сильным и смотрите, как делает он. Не стесняйтесь. В учебе все методы хороши. Важно понять!»
Помню еще одну задачу, поставленную Крымовым, также с двойным освещением: в мастерской входная дверь заканчивалась наверху стеклянной рамой. Туда для общего удобства, чтобы всем было видно, Николай Петрович поставил натюрморт, состоящий из хозяйственной сумки и решета. Сумку он положил на притолоку, а решето поставил ребром к стене. За стеклом в коридоре (куда выходила дверь) горела электрическая лампочка и слабо освещала натюрморт, который в свою очередь отражался в стекле.
«Не удивляйтесь, что все так высоко. Высота не играет роли, это чтобы всем было видно. Напишите этот натюрморт. Так может быть в жизни. Представьте себе, что окно в кухне выходит в темный коридор и на окне лежат кухонные предметы. Обратите внимание на строжайший рисунок, так как сумка лежит в ракурсе (Николай Петрович говорил не ракурс, а ракурс). Ее дно широкое и обращено к вам, а там дальше она сложилась бортами вместе. Правильно нарисуйте, тогда получится».
После, подходя к одному из учеников, он сказал, смеясь: «Вы что это вместо сумки кита нарисовали. Киты так высоко не забираются. Киты плавают в океане. А представляете себе, какое должно быть в сравнении с китом решето? Грандиозное. Нет, так не бывает. Надо все нарисовать точно. А то вот такие казусы и бывают».
Николай Петрович не любил, когда кто-нибудь начинал говорить «сложно» или употреблять непонятные иностранные слова. Он сам говорил просто и требовал этого от учеников, поэтому, когда он обращался к кому-либо в процессе занятий и просил выжать на палитру краски, то говорил: «Дайте сюда рыжую краску, синюю и черную».
Не случайно, что после первых занятий к нам в мастерскую начали заглядывать сначала по одному, а после уже целыми группами ученики других мастерских с явно одобрительными репликами и лестными замечаниями по поводу серьезности школы и целеустремленности установок.
Мастерская взяла верный курс, и Николай Петрович стал нашим добрым другом и учителем.
Не суждено было свершиться тем предсказаниям, которыми нас пугали. Мы сразу отмыли все наши старые большие холсты и поняли, что да, действительно, начинать нужно все сначала и как нам посчастливилось, что мы попали в хорошие сильные руки. Внутренне мы все были довольны.
Николай Петрович умел зажигать в нас любовь к работе, умел рассказать, поставить нас на ноги и открыть широкие горизонты возможностей работы с натуры. Он уважал и утверждал в каждом из нас художника. Так шли месяцы целеустремленной и плодотворной работы в классах, и в каждой постановке Николай Петрович раскрывал нам все новые и новые законы, без которых нет и не может быть правдивой и серьезной реалистической живописи. Задачи ставились с такой остротой, что они на практике убеждали нас в правоте теоретических установок Крымова.
Что же все-таки произошло в нашем сознании и почему мы все сразу уверовали в то, что нам говорил Крымов, а говорил он много. Почему мы безоговорочно приняли все его наставления и каждый, по-своему переработав все сказанное им, начал с успехом применять их в своей работе.
Если посмотреть беглым взглядом на то, что нас окружало в то время, можно было сделать вывод: педагогический состав за некоторым исключением был очень слабый. Выставки того времени зачастую носили формалистический характер. Литература по искусству изобиловала неубедительными именами и стояла на весьма шатких позициях. Все эти выступления носили какой-то хаотический характер.
По выставкам, в студиях да и в стенах училища шныряли какие-то люди, с видом знатоков отвергали все, утверждая свое заумно дилетантское кредо, причем говорили много, напыщенно и малоубедительно. Во всем их поведении чувствовались фальшь и фанфаронство. Один оставлял впечатление наглого человека, другой казался чрезмерным святошей. Всему этому не верилось и хотелось чего-то другого, ясного, твердого и убедительного. Верилось в то, что где-то есть люди, которые со знанием дела могут ясно, без путаных формулировок просто сказать, что черное есть черное, а белое есть белое, без елейного сюсюкания сказать: да или нет.
Воспоминания о Николае Крымове, продолжение...
|
